[indent] Я не был в этом городе пять лет, но каждый день отсчитывался болью. Воспоминания душили меня, как густой дым в замкнутом помещении. Омут затягивал всё глубже. Но я искусно притворялся, будто той жизни никогда не было. Притворялся, что она стёрта. Выжжена дотла. До черноты костей. До трещин в коже. До боли, которую я запер за тысячу стальных замков. Я долго убеждал себя, что моя человеческая сущность, это просто иллюзия. Это слабость, которую можно стереть. И стирал. Методично. До последней капли памяти.

[indent] Но была одна деталь, которую я так и не смог вырвать с корнем. Его имя всё ещё вызывало во мне странные ощущения. Теодор Кроули глубоко застрял в сердце, как деревянная заноза. Как бы я ни старался, его образ оставался. Жил во мне, как шрам, который больше не заживёт, сколько бы крови я не выпил. Я понимал, что окончательно я не смогу от него отказаться. И поэтому я кое-кому внушил следить за его бабушкой, в надежде, что они однажды вернуться домой. Правда совершенно не понимал на что я рассчитывал? Он никогда не простит меня. Да и я себя сам вряд ли прощу. Это истина с которой я живу вот уже пять лет. Изо дня в день. Принимая болезненные последствия. Это расплата, которая не кончается.

[indent] Когда пришло известие о смерти Мелиссы Кроули, я знал, что Теодор вернётся. Он не мог поступить иначе. И я не ошибся. Он появился. И это был шанс... Да только вот так поехать я не мог. Мария бы точно не одобрила мой порыв. И тогда мне пришлось принять её правила игры, в очередной раз. Она как раз давила на меня с предложением и я подумал, что это прекрасный повод. И я предложил ей навестить родителей и сообщить о нашей предстоящей свадьбе. Сам пока не понимал, что ждать от этой поездке. Скорее всего Теодор всё также попытается меня убить, в отместку, что я убил его младшую сестру Лору. И его можно понять. Да только меня тянет и я ничего с этим поделать не могу. Это выше моих сил. Выше всего, что мне подвластно. Я прекрасно понимаю, что хожу по острому лезвию, но и уйти в сторону не могу. Шаг за шагом, я разрезаю собственную плоть, наношу увечья, которые пропадут стоит мне выпить кровь. И даже следа не остается.

[indent] На что же я надеюсь, возвращаясь?

[indent] В этом городе каждая улочка полна воспоминаний. В этом городе всё напоминает о моей человеческой жизни. Всего каких-то пять лет назад, я думал, что самый счастливый на свете. Но затем смерть постучала в окно машины. Да только она не учла то, что Мария мне давала свою кровь, под внушением, как я уже узнал после. Этим самым она меня спасла. Или может это было уже моим Адом, я просто ещё не осознал. Как бы там ни было, я слепо хватался за надежду увидеть Теодора на похоронах бабушки. И я увидел. Стоя в стороне среди деревьев, я наблюдал за церемонией. Наблюдал за Тео. И картинки самых ужасных воспоминаний мелькали одна за другой. Я знал, что я сломал его жизнь. Знал, что я всё разрушил. Пусть и это была просьба Марии и я не мог отказать, я знал, что нанёс удар ему в самое сердце. Собственными руками или точнее клыками. И горьковатый привкус яда на кончике языка застыл. Мне нужно было бы бежать прочь от этих воспоминаний. Бежать прочь от Теодора, который явно всё ещё хочет меня убить. Мне нужно было бежать прочь от этого проклятого города. Но вместо этого, я стою и наблюдаю за ним. И просто надеюсь, что Мария об этом не узнает. Пусть это останется моей тайной.

[indent] Тео уходит. И я продолжаю следовать по его следам. Ловя в воздухе знакомый до боли запах. Он входит в бар и я, не колеблясь, захожу следом. Полумрак, алкоголь, глухая музыка. Всё вокруг теряет очертания, кроме него. Он сидит у стойки, и я направляюсь туда, как будто притянутый невидимой нитью. Я знаю, что играю с огнём. Знаю, чем это может обернуться. Знаю, что, возможно, совершаю самую крупную ошибку за всю свою жизнь. Но всё равно иду. Шаг за шагом. Сажусь на пару стульев от него. Не слишком близко, но и не достаточно далеко, чтобы остаться незамеченным. — Виски со льдом — обращаюсь к бармену, стараясь придать голосу легкость и украсить его тонкой улыбкой. Но внутри, всё тот же тревожный ком, гулкий и болезненный. Я чувствую его рядом. Его присутствие разрезает воздух. Медленно, почти не дыша, поворачиваю голову и встречаюсь с его взглядом. — Прими мои соболезнования по поводу бабушки — делаю секундную паузу, чувствуя как холод пробегает по спине, а я нервно кусаю губы. — Она была хорошим человеком. Я знаю как ты её любил — произношу искренне и сам не знаю на что я сейчас надеюсь. Стоило бы подняться и уйти прочь. Но я словно прилип к деревянному стулу. Ноги онемели моментом. А воздух раскалился до предела, заставляя меня затаить дыхание. И я не знаю, услышит ли он в этом искренность. Не знаю, захочет ли. Но я всё равно здесь. Рядом с ним. Снова.

[indent] — За Мелиссу Кроули. Пусть её душа найдёт упокоение — поднимаю стакан и слова звучат чётко, будто произнесены чужим голосом. Ни дрожи, ни колебания. Как будто внутри нет шторма. А он есть... Разрушительный. Острый, как лезвие. Я прекрасно понимаю кем я стал для его семьи после убийства Лоры. Я обречён на это смотреть снова и снова во сне. Мне точно не следует быть здесь. Ни в этом городе, ни в этом баре, ни в этой жизни, если уж честно. И всё же, я здесь. Сижу в двух стульях от Теодора и пью за его мёртвую бабушку, будто у меня есть на это право. Я не прошу прощения. Не оправдываюсь. Я просто поднимаю стакан, как символ, как попытку хоть на мгновение стать ближе. Осушаю его до дна. Медленно. До последней капли. И чувствую, как внутри всё становится ещё тише. Как перед выстрелом...

[indent] Я продолжаю жить в самообмане, упрямо убеждая себя, будто ещё могу что-то исправить. Словно прощение достижимо. Словно искупление, это дело времени. Но это ложь. Такая же горькая, как ядовитый уксус на губах. Пять лет назад я сам распахнул дверцу в Ад. И оттуда вышел мой собственный демон. Без рогов, без копыт, но с клыками, острыми как сама вина. Я выпустил его. И больше не смог загнать обратно. Мне хватило всего одного чудовищного поступка, чтобы понять, что пути назад больше нет. Точка отсчёта сгорела. Истлела в огне моей ошибки. В том пламени, которое я сам разжёг, и которое теперь пожирает всё, что во мне ещё оставалось живым. Для меня всё потеряно. Навсегда. Внутри разруха. Внутри пустые улицы некогда целого мира. Внутри обломки. Внутри обгоревшие карнизы. Там всё трещит. Там всё рушится. Там всё засыпано пеплом. Там нет ни света, ни надежды. Только отчаяние. Только боль. Острая, давящая, знакомая до дрожи в пальцах. Я больше не человек. Я след от него. Тусклая тень. Эхо. Осколок, что не может быть склеен.

[indent] Я мало о чём жалел. Но убийство Лоры всё ещё преследует меня. Я помню всё. Помню вкус её крови. До мельчайшей капли. Помню, как она теплом разливалась по горлу, а я глотал её жадно, как будто в этом было спасение. Я помню, как впивался в её шею, чувствуя, как вены пульсируют под кожей. Помню, как зрачки мои затягивались тьмой. Помню, как перед глазами всё покрылось кровавой пеленой. И помню, как рычание, не человеческое, звериное, вырвалось из глубин под рёбрами. Я помню её крик. Помню её мольбу. Помню, как она вырывалась из моей мёртвой хватки. И помню Теодора, когда он зашел в комнату. Помню его взгляд. Его ужас. Помню, как с каждым глотком я разрушался. В один миг. В одну секунду. Словно весь мой мир, это карточный дом, где последней картой стал я. И после этого ничего не осталось. Только пустота. Только пепел. Серый, блядский пепел, что будто врастал под кожу, оседал в лёгких и жёг изнутри. Я задыхался. Не мог дышать. Не потому, что не хватало воздуха, а потому, что в нём больше не было жизни.

[indent] Я помню звон в голове. Громкий, раздирающий, будто кто-то бьёт по колоколу прямо под черепной коробкой. Помню, как кровь закипала в венах. И нет, это не метафора. Отнюдь. Это моё наказание. Это плата за содеянное от Тео. Внутри настоящее пламя, бегущее по сосудам. Дикое. Необузданное. То самое, что ждало моего демона в Аду. Оно настигло резко. Заполонило каждую клетку моего тела. Оставляло ожоги. Заставляло кричать во всё горло. И теперь я молил о том, чтобы он остановился. Как легко из зверя я превратился в жертву. Но я прекрасно понимал, что он не остановится. Он не может. Он должен отомстить мне за сестру. А я... Я должен выжить любой ценой. И я до сих пор не знаю, как мне тогда удалось сбежать. Он пожалел меня? Или отвлекся на секунду? Не знаю. Но как бы там ни было, с того дня я помню всё. Слишком отчётливо. Слишком ярко. С такой пугающей детализацией, что не понимаю, как до сих пор не сошёл с ума.

[indent] Эти воспоминания не просто приходят. Они врываются. Грубо. Без стука. В каждый сон, в каждую паузу тишины. Разносят всё внутри будто бьют по зеркалам, которые моментально рассыпаются на мелкие осколки. Они ломают меня с хрустом. Бьют метко. Деревянной дробью в само сердце. Так глубоко. Так беспощадно. И от этого я умираю. Раз за разом. Снова. И снова. А потом… Плёнка откручивается назад, прямо к началу конца. И я прохожу через это всё заново. Как будто наказан вечным повтором своей же ошибки. Той самой, что привела меня к катастрофе. Той, что выжгла моё сердце дотла. И внутри кроме оглушающей пустоты ничего не осталось. Только ядовитое и выжженное изнутри: Блять! Это слово липнет к нёбу, горчит на языке, обжигает губы, как кислота. Словно оно последнее, что мне позволено сказать в этом мире. И я знаю, сколько бы я не сгорал в собственном пламени, мои крики никто не услышит. Они тонут во мне, отдаются глухим эхом где-то глубоко внутри. И я остаюсь один. С этим Адом. С этой болью. Это моё проклятье. Мой крест. Моя цена за всё содеянное. И я понимаю, что искупления не будет. Слишком поздно. Слишком...

[indent] На что же я надеюсь сидя рядом возле него? На лёгкую смерть? На то, что кошмары прекратятся? Но этого не будет. Я виноват. Я убил его сестру. Я! И сколько бы раз я не стоял перед ним на коленях, этого будет недостаточно, чтобы заполнить пустоту и боль, которую ему причинил. Глупо рассчитывать на другое. Я слышу в его голосе эту чёртову боль. Слышу его страдания, что вырываются вихрем вместе со словами. Они холодом проходят по позвоночнику. Сжимают изнутри в тиски. И заставляют задыхаться. Каждый блядский раз, как я смотрю на него. И тут вдруг стакан в моей руке лопается с хрустом, будто не выдержал той злобы, что пульсирует у меня под кожей. Осколки вонзаются в ладонь, а мне плевать. Свет в баре начинает мигать. И я знаю причину этому. Это не просто случайность. Это Теодор. Я чувствую. Но на лице у меня не страх. Нет. На моём лице улыбка. Хищная. Искажённая. Словно сам дьявол глядит сквозь мои черты и ликует. Я не просто не боюсь. Я наслаждаюсь...

[indent] — Ты хочешь поговорить про Лору? — бровь приподнимаю, почти насмешливо. Я знаю, он не захочет. Знаю, это его рана. И она не просто открытая, а живая и пульсирующая. И всё же я задаю вопрос. Преднамеренно. С наслаждением. Я сам напрашиваюсь на боль. На удар. На месть. Потому что слово "виновен" уже давно выжжено на моём сердце. Моё клеймо, что пульсирует с каждым ударом. Но мне этого недостаточно. Я поднимаю взгляд на бармена, и он понимает без слов. Он подходит ближе, достает новый стакан и вот уже янтарная жидкость струится в нём. Я снова поворачиваюсь к Теодору. Чувствую бесконечное напряжение в воздухе между нами. И позволяю своему демону заговорить. Прекрасно осознавая, что я об этом ещё пожалею. — Твоя сестричка была хороша... — скользкая ухмылка медленно растекается по лицу, как змея, выползающая изо рта. — И не такая уж невинная, как ты о ней думал. Она сама пригласила меня в свою комнату — ядовитые слова продолжают слетать с моих уст. Жалят. — И, как ты, возможно, догадываешься, речь шла не о чаепитии — постукиваю пальцами по стакану как ни в чём не бывало. Удар за ударом. Просто дожидаясь, когда он не выдержит и взорвётся. Жду своё болезненное наказание. — Что касается твоей бабушки... — мой голос становится ещё спокойнее, ещё хлеще. — То я её даже не трогал. Ни руками, ни другими частями тела. Я предпочитаю куда моложе... — глаза немного сузил, они такою беспросветною тьмою заполнились. И вот последняя капля яда уже на походе. — Таких, как твоя горячо любимая Лора — от этих слов улыбка ползёт шире. Безжизненные тёмные зрачки блестят ледяными искрами. Это больше не я. Это демон. Мой демон. Он вырвался наружу. Он ликует. Он рвёт всё человеческое во мне в клочья. Я пристально наблюдаю за Теодором, как за взведённым пистолетом. И знаю, что сейчас прозвучит выстрел. Но я не боюсь. Я жду. Я хочу. Потому что внутри меня осталась только одна истина: Я заслужил.

[indent] Я эгоист до мозга костей. И мне плевать, что этим всем представлением, я не просто ищу себе наказание. Не просто вынуждаю его сорваться на меня. Я делаю ему больно. Это уже не моё раскаяние. Это его пытка. Осознанная. Целенаправленная. Жестокая. Каждым словом, каждым взглядом, каждым жестом, я вбиваю нож в его грудь. И медленно, мучительно проворачиваю лезвие. Вновь и вновь. Я раздираю его сердце. Расковыриваю рану, что, возможно, когда-то и пыталась затянуться. Но теперь она снова кровоточит. Из-за меня. Только из-за меня. Стоило бы остановиться, замолчать. Оставить наконец-то его в покое. Уйти раз и навсегда. Но я продолжаю. Мой внутренний демон ведёт меня вперёд. К бездне, из которой мне уже не спастись. Танцуя в ярости. Ликуя от чужой боли. Он наслаждается. А я… я ему потакаю. Потому что остановиться уже не могу. На моём лице всё ещё та же улыбка. Хищная. Безжизненная. Никаких следов былого "я". Только пустота. Я не терял свою человечность. Я просто сжёг её заживо. И с тех пор стал другим. Жёстче. Холоднее. Разбитым изнутри. Это не просто выбор. Это влияние Марии… Она пустила в меня свои корни. Она стала моим проклятием. И всем для меня одновременное. Я всё также ей подвластен. Я её марионетка. Сломанный механизм на нитях. Я её цепной пёс. Цербер, которого она держит на поводке. И ошейник крепко сжимает мою шею, острый метал впивается в кожу. Я не человек. Я пустая оболочка, сшитая из кожи и боли. Внутри кости хрустят. Я сломан. В отметинах и шрамах под кожей. Глубже, чем можно увидеть. Я сам себя клеймил. За каждую ошибку, которую не смог исправить. Я выжиг отметины на сердце. Собственными руками. Собственным презрением. Смотрящий на мир сквозь решётку собственной вины. Я проклял себя. Проклял своего демона. А теперь... Я в его власти. Полностью. Без остатка. И мне отчасти это даже нравится.

[indent] Я упиваюсь его болью. Сладкой. Ядовитой. Продолжаю выдирать из него остатки покоя, остатки боли, как когтями срывают кожу. Рану не просто не даю затянуться, я её разрываю шире, глубже, с наслаждением. Я теряю себя. Теряю остатки человечности с каждой секундой, проведённой рядом с ним. — Ублюдок? — бровь взлетает, а на лице расползается усмешка, всё такая же безжизненная, с отголосками дьявольского ликования. — Так бы и сказал, что соскучился. А ты сразу с козырей пошёл… С комплиментов — в глазах блеск ледяной, бездонный холод. И это видимо стало той самой каплей, что довела его до срыва. Он резко подрывается со стула. Древесина трещит, рассыпается. В руке у него уже ножка, и в этот миг он похож на дикого зверя, вырвавшегося из клетки. Он замахивается. Резко. Без лишних слов. А я не шелохнусь. Не пытаюсь защититься. Просто сижу и смотрю. Спокойно. Выжидаю. Внимательно наблюдаю за всеми его действиями. Вижу в его глазах тот самый огонь, что когда-то нас сжигал. Тогда он был ярким, живым. А теперь он стал чем-то иным, темнее ночи. Сгустком боли. Пеплом, в котором не осталось искр. Я делаю глубокий вдох. Воздух будто туманный, такой тяжёлый от напряжения между нами. Он висит в пространстве, вязкий и душный, словно сам бар затаил дыхание. И всё это время я не отрываю взгляда. Ни на миг. Смотрю прямо в его глаза. В самое дно. Там, где когда-то была любовь. Теперь только боль. И я знаю. Я виноват. Я заслужил. И всё же, я не отступаю.

[indent] К нему бармен обращается, а я молча наблюдаю. Не издаю ни звука. Ни движения. Оцепенел. Но улыбка дьявольская с лица не сходит. Она всё также холодна. Всё также безразлична. — Я заплачу — произношу спокойно, ровно, почти лениво. Протягиваю деньги бармену, словно расплачиваюсь не за сломанный стул, а за его срыв. За его боль. За нашу грёбаную историю. Я знаю, как он это воспримет. Знаю, что этот жест его только сильнее разозлит. Знаю, что следующая вспышка будет жестче. Громче. Грязнее. Но мне плевать. Это самое меньшее, что я могу сделать в этой ситуации. Плата за дьявола внутри меня, всего лишь несколько купюр.

[indent] — Ты прав. Тебе не стоит марать руки при всех. Коснешься к себе наедине. Когда никто не сможет увидеть насколько сильно ты меня ненавидишь. А то, не дай бог, заляпаешься. И бармену придётся убирать не только щепки от стула... — я усмехаюсь, тихо и почти беззвучно, словно в этом всём нет ни капли боли. Но она есть. Просто хорошо спрятана. В складках голосовых связок. В щелчках пальцев по стеклу. В каждом изгибе ухмылки, что скользит по губам, словно ядовитая змея. — Ты можешь винить меня во многом, но точно не в притворстве. Я всегда был твои другом. И всегда любил тебя. До последнего дыхания. Но затем моя жизнь оборвалась. А точнее, заиграла новыми красками. Крайне кровавыми — мой голос звучит полушепотом, но в нём скользит ледяной металл. — И тебе просто не нашлось там места. Хотя ты мог присоединится к нам, покончить со своим прошлым и уехать с нами — снова по стеклу постукиваю кончиками пальцев. Тик. Тик. Тик. И бармен, молча, как по команде, подливает виски. — Благодарю — произношу едва слышно. И перевожу взгляд на Теодора. Я вижу чёрный огонь у него внутри из этой чёртовой ненависти. Но как же он притягателен. Так и хочется коснуться, чтобы обжечься. Чтобы оставить от себя только пепел. Серый. Такой же безжизненный, как и я сам.

[indent] — Я приехал не из-за тебя. Не раскатывай губу, Тео — чистейшая ложь с губ резко срывается. Отдает горьким привкусом на языке, как дешевый яд. Но я привык лгать. Особенно себе. — Мы с Марией решили пожениться. Поэтому и приехали к родителям, чтобы сообщить им эту чудесную новость. Можешь нас поздравить — улыбка на моём лице всё также холодна. Она как ледяная трещина на мраморной маске. Я подношу стакан к губам и одним махом осушаю до дна. А затем губы облизываю, медленно. — Может придешь к нам на свадьбу? — не вопрос, а чистое издевательство и я даже не пытаюсь это скрыть. Думаю, Мария явно не обрадуется такой новости. Но и он вряд ли согласится. Не после всего, что между нами было. Мне бы стоило остановиться. Но я продолжаю кромсать острым лезвием его сердце. Удар за ударом. Наблюдая как, он истекает невидимой кровью. И, что самое страшное, я не могу остановиться...

[indent] Он возненавидит меня еще сильнее. Возненавидит. Это истина, которую мне нужно принять. Загнать её под кожу. Вырезать под рёбрами. И жить с ней до самого конца. А ведь я сам всё усугубляю. Сам. Я же тот, кто выворачивает старые раны. Кто ковыряет их грязными пальцами, впивается острыми ногтями. Я тот, кто добивает его словами. Тот, кто наблюдает как боль вспыхивает в его взгляде. И чёрт возьми, демон внутри меня наслаждается этим. Так чего я жду? Что он всё забудет? Что кинется ко мне в объятия, словно всё это было сном? Скажет, как скучал, как ждал меня все эти годы? Но этого не будет. Этого не может быть. Не после того, как я убил Лору. Не после того, как пил её кровь, чувствуя, как она теплом разливается по горлу. Не после того как кинул её тело к его ногам, ещё тёплое, едва живое.

[indent] И не после того, когда увидел, как в её глазах застыл ужас, а в его глазах ломалось всё. И мне тогда было плевать. Или… я просто обманывал себя? Где-то в груди тогда что-то кольнуло. Маленький укол. Едва заметный. Как будто всё, что я к нему чувствовал, рухнуло каменной стеной. И в один миг превратилось в мелкую крошку, а затем в пыль. В ту самую, что потом по ветру я развеял. Не оставляя следов. И я делал вид, что ничего не осталось. Что чувств больше нет. Что мне всё равно. Но это была ложь. Сладкая. И с горьким привкусом самообмана.

[indent] В ту ночь, я не просто убил Лору. Я убил себя. Я разбил его сердце. Но вместе с ним и своё. Вдребезги. В кровь. Нанося бесконечное количество ударом острым клинком. Я бил сам себя. Снова и снова. До бесконечности. Но тогда я был подвластен приказу Марии. Я не понимал, что делаю. Я просто выполнял приказ. Словно цепной пёс с ошейником на шее. Словно пустая оболочка, без мозгов, без сердца. Внутри пустота. Беспросветная. Мрачная. И до безумия ледяная. Я всегда делал всё, что она скажет. Её голос в моей голове сильнее совести. Сильнее любви. Сильнее боли. Я ничего не понимал. Просто делал. Бессмысленно. И только потом, спустя время... пришло осознание. Пришли кошмары. Они преследовали меня наяву и во сне. И вместе с ними пришла боль. Та, что рвёт изнутри. Та, что оставляет от тебя только ошмётки.

[indent] И с этой болью мне пришлось жить дальше. С каждым вдохом. С каждым воспоминанием. С каждым напоминанием, что я не просто монстр. Я разрушитель. Я тот, кто уничтожил всё хорошее, что у меня было. Тот, кто высосал последний свет, оставляя вокруг себя беспросветную тьму. Тот, кто сам себе подписал приговор.

[indent] И я не могу себе позволить утонуть в этой боли. Хотя я давно перешел грань. Но не могу себе позволить проявить слабость. Мне нужно держать контроль рядом с ним. Мне нужно прятать всю свою боль под слоем ядовитой игры. Под мраморной маской, что начинает трещать. Мне нужно её удержать. Чего бы это не стоило...

[indent] — Помнится, что и тебя раньше заводили мои шутки. И одно слово… — прищуриваюсь, наклоняясь вперёд, упираясь подбородком в ладонь и делая задумчивое лицо, но это всё игра, фальшивая наигранность. — Вертится на языке... — голос ленивый, как растёкшийся отравленный мёд. Дико сладкий. Дико ядовитый. Но я продолжаю играть. Хотя и знаю, что заведомо уже проиграл. — Ммм... мине-е-е-е-ет… — слово сочится с губ как очередная порция яда, протягиваю вкрадчиво, словно ласкаю этим звуком. На губах играет та самая улыбка, хищная, издевательская. Та, что раньше могла его свести с ума. Теперь же скорее всего только бесит. И это прекрасно. Это именно то, чего я хочу. Чтобы он горел. Чтобы ненавидел. Чтобы не мог ни забыть, ни простить. Сам себя наказываю.

[indent] — А ты так и жаждешь услышать, что она моя истинная любовь? — прищуриваюсь, зрачки сужаются, будто готовлюсь к выстрелу. Смотрю на Теодора в упор, ни моргнув. Сердце бьётся так громко, отбивает ритм в ушах. Бьёт по рёбрам. Бьёт по черепу. Бьёт по лжи.  Стучит. Стучит. Стучит. — Да, Теодор, ты просто чертовски проницателен — кривая усмешка ползёт по губам, будто её натянули крючками. — Мария действительно моя истинная любовь — выплёскиваю эти слова ядовито и резко. Как ножом по горлу. Как выстрел в спину. Как кол в самоё сердце. Глубоко. Без промедления. Это чистейшая ложь. Та самая о которой Марии лучше не знать. Она моментально горчит на языке. Я чувствую, как её вкус растекается по нёбу. Но я не сплюну. Я проглочу. Пусть рвёт изнутри...

[indent] Его слова впиваются ядовитыми корнями внутри, вьются как лианы, обхватывают каждый пульсирующий орган. — О, да, мы точно друг друга стоим — всё та же наигранная улыбка на лице. Да только внутри горечь усиливается. Вкус сажи. Вкус тлена. Вкус неизбежности. Мы друг друга стоим, эти слова болью отдают под рёбрами. Трещат. И как острые осколки впиваются в кожу. До крови. До безумия. До отчаяния на кончике языка. — Ауч! — игриво отвечаю на его слова. — Ты стал такой злобный. Но мне даже нравится... — подношу стакан с виски к губам и осушаю очередную порцию до дна. — Боюсь, что тогда и тебе придется распрощаться с твоим сердце. Если оно у тебя ещё есть... — постукиваю пальцами по пустому стакану, продолжая пристально смотреть на Теодора. Упиваться его бесконечной болью. Он достает из бумажника купюру и кидает мне. Воспоминания вихрем накрывают. Душат. Душат. Душат...

[indent] Та самая купюра.... Однажды мы на ней оставили послание, чтобы он не скучал без нас. Но с того времени всё изменилось. Всё рухнуло. И эти слова, больше не имели значение. Я держу её в руке и что надписи на ней всё ещё отчётливы. Даже время не решилось их стереть... Глажу большим пальцем по уголку, где каллиграфическим почерком Марии всё ещё читается её обещание: "Совсем скоро мы увидимся. Даже если мир рухнет, мы всегда будем вместе." И рядом, чуть ниже, замечаю свои каракули: "Если ты всё ещё ноешь без нас, то знай, ты мне должен бутылку за всё это дерьмо) P.S. Будешь дрочить на нас, не заляпай купюру." От этих слов уголки губ дёргаются. Сначала вверх. Потом вниз. Смех застревает в горле, не решаясь вырваться. Наш мир действительно рухнул, да только вот вместе мы не остались. Увы.

[indent] Я сворачиваю купюру дрожащей рукой и аккуратно прячу в карман. Не могу скомкать. Не могу выкинуть. Пальцы будто не подчиняются, в этом куске бумаге слишком много всего. Воспоминания хлещут по сознанию, как волны по истонченному берегу. И я не знаю, сколько ещё выдержу, прежде чем окончательно сломаюсь. К горлу подступает ком, горло сдавливает изнутри. Воздух становится тяжёлым, как будто его не вдохнуть. И сквозь эту глухоту, где-то вдалеке, как сквозь воду, доносится его голос: — Адьёс... Но голову поднимаю слишком поздно, он уже вышел из бара. И я тут же бросаюсь в след за ним. Сам не знаю зачем.  Чтобы добить его? Или себя? Я запутался. Во всём. В нём. В себе. Но демон внутри довольно скалится, впиваясь когтями в мою душу. Ему нравится боль. Моя. Его. И с каждым шагом, приближаясь к Теодору, я чувствую, как сердце бешено колотится. Оно готово вырваться из груди и упасть к его ногам. Я задерживаю дыхание. И всё же выдыхаю: — Так это значит, что на свадьбу ты всё же не придёшь? — голос звучит с ноткой издевки, как маска. Но не потому, что я зол. А потому что не готов прощаться. Потому что воспоминания слишком резко нахлынули. Потому что… я скучал. Безумно скучал.